СОН НА ЗАКАТЕ (НУ, ПОЧТИ НА ЗАКАТЕ)

Не до Тифлиса, так до Киева язык - министра доведёт... Внимая речи Нургалиева я прихуел, разинув рот. Его глаза, досель не влажные, сейчас туманила слеза... Он возвестил: "к оружью, граждане!", (хоть лыко, вроде бы, вязал). "Беда! Беда с Отчизной милою! В дыму пожаров - окоём... То мусоршмидты ментокрылые над Русью серым вороньём кружат, собравшись в орды хищные, остра кровавых клювов сталь... С них ебанувшись на "отлично", я глас возвышаю: час настал! Вам Конституциею дадены права. Отселе - мой призыв. Сограждане, давите гадину! Братан, вали мента, не ссы! Хоть серой сволочи начальник я, не совладать мне с ней, увы... И объявляю я в отчаяньи от гор Кавказа до Тувы джихад! Чтоб ментовские рации умерили свой хриплый рык - пора припомнить, как в семнадцатом кидали с крыш городовых. Вставайте все, кого обидели, под знамя Правды и Добра! Да, и ещё... Врачей-вредителей - на фонари давно пора."
...Готовым пациентом Кащенки я пробудился, голося. Хвала Аллаху - в доброящике - благословенный Петросян! Спросонья - зрение нерезкое. Но, проморгавшись, око зрит - там, за оконной занавескою, обычный среднерусский вид: щебечут птички, скачут белочки, горит рябины хохлома... И ровно, словно по линеечке, стоят заборы и дома. И, как всегда, походкой трезвою, в кирпичных домиков уют, не соблазняем боле безднами души, спешит рабочий люд.
Низкопоклонцы пред Европою, заткните лживое хайло! Вон, с участковым дядей Стёпою в обнимку - дворник Абдулло. А вот, с учтивостью неспешною, (не в тягость им приятный труд) под ручки два гибедедешника чрез "зебру" бабушку ведут. И - встал застенчивее Плейшнера, чтоб не вгонять старушку в стресс, колёсами пошаркав вежливо, министра чёрный "мерседес"...
Окно открыто. Холод бризовый - как родниковая вода... Днём (и с включённым телевизором) я спать не буду никогда.

СОН НА ЗАКАТЕ (НУ, ПОЧТИ НА ЗАКАТЕ)

Не до Тифлиса, так до Киева язык - министра доведёт... Внимая речи Нургалиева я прихуел, разинув рот. Его глаза, досель не влажные, сейчас туманила слеза... Он возвестил: "к оружью, граждане!", (хоть лыко, вроде бы, вязал). "Беда! Беда с Отчизной милою! В дыму пожаров - окоём... То мусоршмидты ментокрылые над Русью серым вороньём кружат, собравшись в орды хищные, остра кровавых клювов сталь... С них ебанувшись на "отлично", я глас возвышаю: час настал! Вам Конституциею дадены права. Отселе - мой призыв. Сограждане, давите гадину! Братан, вали мента, не ссы! Хоть серой сволочи начальник я, не совладать мне с ней, увы... И объявляю я в отчаяньи от гор Кавказа до Тувы джихад! Чтоб ментовские рации умерили свой хриплый рык - пора припомнить, как в семнадцатом кидали с крыш городовых. Вставайте все, кого обидели, под знамя Правды и Добра! Да, и ещё... Врачей-вредителей - на фонари давно пора."
...Готовым пациентом Кащенки я пробудился, голося. Хвала Аллаху - в доброящике - благословенный Петросян! Спросонья - зрение нерезкое. Но, проморгавшись, око зрит - там, за оконной занавескою, обычный среднерусский вид: щебечут птички, скачут белочки, горит рябины хохлома... И ровно, словно по линеечке, стоят заборы и дома. И, как всегда, походкой трезвою, в кирпичных домиков уют, не соблазняем боле безднами души, спешит рабочий люд.
Низкопоклонцы пред Европою, заткните лживое хайло! Вон, с участковым дядей Стёпою в обнимку - дворник Абдулло. А вот, с учтивостью неспешною, (не в тягость им приятный труд) под ручки два гибедедешника чрез "зебру" бабушку ведут. И - встал застенчивее Плейшнера, чтоб не вгонять старушку в стресс, колёсами пошаркав вежливо, министра чёрный "мерседес"...
Окно открыто. Холод бризовый - как родниковая вода... Днём (и с включённым телевизором) я спать не буду никогда.